Как Стивен Шварцман стал самым могущественным банкиром на планете

Из каждого кризиса последних трех десятилетий CEO Blackstone Стивен Шварцман выходил победителем. $32 млрд спустя для него все только начинается. Мы попытались понять, чем вдохновляется повелитель биржевых рынков

В марте 2015 Стивену Шварцману позвонил вице-председатель JP Morgan Джимми Ли – один из легендарных воротил Уолл-стрит. Ли, который скончался через три месяца после этого разговора, в тот момент занимался тем, что помогал General Electric избавиться от осевшей на балансе коммерческой недвижимости на сумму $30 млрд. Босс GE Джеффри Иммельт скептически относился к выстроенному его предшественником Джеком Уэлчем бизнесу в сфере финансовых услуг и хотел от него избавиться. Во время кризиса 2008-го кредитные рынки были фактически заморожены, и $101 млрд, который GE Capital держал в коммерческих бумагах, оказался под угрозой. Могущество промышленного конгломерата было подорвано. Ли сказал Шварцману, что продажа недвижимости – основной пункт в плане Иммельта по оздоровлению гиганта со 123-летней историей.

Загвоздка была в том, чтобы найти одного покупателя на весь портфель активов, включавший в себя разные проекты – от складов в Мексике до офисных зданий в Париже и коммерческой ипотеки в Австралии. Миллиардные инвестиции в недвижимость и коммерческую ипотеку в шести странах были сопряжены с самыми разнообразными рисками. Ли, Иммельт и руководитель GE Capital Кит Шерин знали, что Blackstone Group была единственной компанией, объединяющей в себе три ключевых качества: глобальное присутствие, необходимое, чтобы понимать разные активы, средства, чтобы быстро закрыть сделку, и финансовую мощь, чтобы поглотить весь портфель.

Сначала они позвонили Джонатану Грею, директору по международной недвижимости в Blackstone. Он тут же приехал на встречу в офис GE, расположенный в Рокфеллеровском центре на Манхэттене. Там Шерин предложил Blackstone эксклюзивные условия: три недели на то, чтобы оценить активы. С одной стороны, это было очень мало, учитывая размер портфеля, с другой – для Blackstone это была отличная возможность. Грей согласился и, едва выйдя со встречи, сразу стал собирать армию из 100 специалистов по недвижимости, чтобы прочесать портфель GE Capital.

Через четыре недели Иммельт объявил, что Blackstone купит активы GE на $14 млрд, а Wells Fargo возьмет себе коммерческую ипотеку GE на сумму $9 млрд.

Для Иммельта Blackstone стал спасением. Чахнущие акции GE после этих новостей подскочили на 10%. Для Blackstone это была еще более удачная сделка. У инвестиционной компании была инсайдерская информация, а потому больше контроля за условиями сделки и ценой, которая в конечном итоге была снижена.

«Для нас это была идеальная сделка, – говорит Шварцман. – Никто в мире, кроме нас, не смог бы купить и недвижимость, и долговые активы в международных масштабах».

И действительно, масштабная сделка между Blackstone и GE, завершенная в 2015, объявила миру, что банкиры из JP Morgan и Goldman Sachs, которые много лет были главными по финансовым сделкам, утратили свои титулы королей Уолл-стрит. Сложился новый порядок, где на первый план вышли инвестиционные компании, Blackstone оказался на самой вершине, а председатель и генеральный директор компании Шварцман стал самым могущественным банкиром на планете.

После финансового кризиса риск, который раньше позволял Уолл-стрит получать сверхприбыли, стал недостижимой роскошью. Правило Волькера, к примеру, привело к тому, что сегодня самая могущественная трейдинговая компания Goldman Sachs фактически не может заниматься торговлей на финансовых рынках за счет собственных средств. Ограничения капитала также повлекли за собой сокращение возможностей для займов и торговли для крупных банков, таких как JP Morgan Chase и Deutsche Bank, которые обычно были первыми в очереди на покупку активов GE. Теперь вся сила оказалась в руках так называемых инвесторов-покупателей и управляющих активами, которые не подвержены такому регулированию, как банки. В ряду управляющих фондов принадлежащая Шварцману $344-миллиардная инвестиционная компания Blackstone Group занимает ведущее место.

«У Goldman хорошее управление, как у JP Morgan и Wells Fargo, но некоторые виды деятельности теперь для них закрыты, – говорит Митч Рубин из River Park Funds, владеющего акциями Blackstone. – Если завтра утром Netflix обнаружит, что Amazon больше не имеет права заниматься потоковым онлайн-вещанием, то это будет для него отличной новостью».

Поэтому, пока регуляторы выкручивают руки, ограничивая максимальный размер компенсаций таким компаниям, как Citigroup, UBS и Morgan Stanley, Шварцман безмятежно пересчитывает свои $800 млн в дивидендах и прибыли, которые получил в 2015.­ Это в 34 раза больше, чем $23 млн, полученные Ллойдом Бланкфейном, руководителем Goldman, и почти в 30 раз больше, чем $27-миллионное вознаграждение гендиректора JP Morgan Chase Джейми Даймона. Состояние Шварцмана оценивается в $10,2 млрд, что делает его одним из пяти миллиардеров в истории Blackstone – это больше, чем в любой другой компании на Уолл-стрит.

За последние восемь лет влияние Blackstone под руководством Шварцмана выросло до впечатляющего уровня. Со времен финансового кризиса активы Blackstone выросли почти в 4 раза. Более 85% из 2070 сотрудников компании были приняты на работу после 2007, а Blackstone с тех пор вывел на рынок десятки новых сервисов. Blackstone принадлежат крупные доли в 92 компаниях – от Hilton Hotels и Michaels Stores до легендарных брендов Versace и Leica Camera. В его портфолио тысячи объектов коммерческой недвижимости, включая жилой квартал Stuyvesant Town на Манхэттене, небоскреб Willis Tower в Чикаго, и больше односемейных домов в США, чем у любого другого частного фонда. Практически в каждом секторе, где работает Blackstone, от хеджингового фонда до кредитных операций, компания занимает лидирующие позиции.

Основной бизнес – ценные бумаги, и здесь Blackstone с момента запуска своих фондов в 1987 ни разу не показал отрицательную доходность. В среднем годовая прибыль фондов компании выше, чем у ценных бумаг участников рейтинга S&P 500, которые за последние 30 лет показывали прибыль на уровне 9,7% в год. Фонды прямых инвестиций Blackstone приносят 19%, фонды недвижимости – 20%, кредитные фонды – 14%.
«Нам постоянно пророчат, что после 30 лет отличных показателей на 31-й прибыль обязательно упадет, – говорит Шварцман. – Я не знаю, почему люди так думают, нам это начали талдычить после первых пяти лет в бизнесе. Но у нас есть система, и она работает».

У Шварцмана 34-комнатный дом на Парк-авеню, ранее принадле­жавший Джону Рокфеллеру – младшему, а также дома на первой линии от моря в Палм-Бич, Ист-Хэмптоне, на Ямайке и в Сен-Тропе. Как и Эндрю Карнеги, Шварцман щедр и одновременно экстравагантен в своей благотворительности. В 2008 он пожертвовал $100 млн публичной библиотеке Нью-Йорка, благодаря чему его имя появилось на табличке у входа в основное здание, являющееся архитектурным памятником. В прошлом году он передал Йельскому университету, в котором учился, $150 млн на создание Центра Шварцмана – оборудованного по последнему слову техники пространства для проведения выставок, конференций и выступлений, которое разместится в построенном 115 лет назад корпусе. Глава Blackstone также вложил $100 млн в стипендиальную программу Schwarzman Scholars в Университете Цинхуа в Пекине – это его версия престижной стипендии Родса. Ну а чтобы его биографы не упустили никаких важных деталей, Шварцман вместе с издателем работает над будущей книгой.

Он среднего роста, слегка сутулится и предпочитает консервативные, свободно сидящие костюмы. На первый взгляд Шварцман не производит впечатления человека, склонного к экстравагантным жестам. Но в 2007 он навлек на себя гнев общественников, закатив в историческом здании Armory на Парк-авеню на свой день рождения вечеринку, которая обошлась ему в $3 млн. Там выступали Род Стюарт, Патти ЛаБелль и комик Мартин Шорт. Публичный имидж Шварцмана еще сильнее пострадал, когда он заявил, что намерение президента Обамы облагать проценты от прибыли инвестиционных фондов по полной ставке налога на капитал (закрыв тем самым самую необъяснимую налоговую льготу в американском законодательстве) можно сравнить с фашистской агрессией. За это высказывание Шварцману пришлось извиниться.
Сейчас, когда каждый кандидат в президенты США считает своим долгом критиковать Уолл-стрит, быть миллиардером-финансистом – это как носить на себе мишень. «Начинаешь ощущать себя символом всего негативного, – говорит Шварцман. – Когда я начинал работать в финансовой сфере, это была очень престижная работа».

Великие состояния часто делаются в период кризиса. Например, во время паники 1907 года, обвалившей биржевые рынки и обанкротившей банки, Джон Пиерпонт Морган воспользовался ситуацией и организовал выкуп банковских активов. За это президент Теодор Рузвельт гарантировал компании Моргана U.S. Steel иммунитет от антитрастовых законов. Морган выкупил своего крупнейшего конкурента и стал ведущей монополией в разгар промышленного роста. Steel стала основанием, на котором Морган построил свое огромное состояние. Во время Великой депрессии 1930-х Джей Пол Гетти, как известно, стал скупать отчаянно нуждавшиеся в наличности нефтяные компании. Используя эти активы, он построил нефтяную империю, сделавшую его одним из богатейших людей мира. Так и для Шварцмана финансовые кризисы обернулись крупными приобретениями.

Blackstone был основан во времена безрассудных спекуляций Уолл-стрит. Это был 1985 год, эра Майка Милкена, когда кредитные портфели ломились от его рискованных бросовых бумаг. Blackstone начинался с партнерства между Шварцманом и Питером Питерсоном – его ментором в Lehman Brothers, которого выдавили с поста содиректора инвестбанка в 1983.

В Lehman Brothers Шварцман и Питерсон занимались продажами в такой тесной связке, будто были отцом и сыном. Питерсон на 21 год старше, при Никсоне был министром экономики и обзавелся множеством связей. А Шварцман с его аналитическими способностями отлично закрывал сделки. На момент запуска собственного бизнеса у них был, как им казалось, безупречный план. С начальным капиталом $400 тыс. они намеревались заниматься консалтингом в сфере слияний и поглощений до тех пор, пока прибыль от сделок не позволит перейти ко второму этапу – привлечению частных инвестиций для собственного фонда. Как и другие фонды выкупа, они бы использовали достаточный левередж и брали бы комиссию в 2 % от стоимости активов и 20% от прибыли, превышающей порог в 8%.

Отправив 488 писем с предложениями своих услуг, Питерсон и Шварцман наконец привлекли $635 млн, закрыв раунд финансирования за день до того, как в октябре 1987 фондовый рынок обвалился. Машина Милкена по производству денег разваливалась на глазах, а сотням обремененных спекулятивными бумагами сберегательных учреждений пришлось ликвидироваться. Когда государственная Resolution Trust Corp. стала распродавать миллиарды оказавшихся под угрозой активов, Шварцман и компания были готовы их покупать. Им достались десятки зданий жилой недвижимости в таких местах, как Арканзас и Техас. Своим бизнесом в сфере недвижимости Blackstone обязан ссудно-сберегательному кризису.

Через 10 лет был еще один кризис, которым Blackstone тоже смог воспользоваться. Когда акции интернет-компаний обвалились в 2000, ФРС под руководством Алана Гринспена начала снижать процентные ставки. Деньги из рынка ценных бумаг стали перетекать в так называемые альтернативные инвестиции, которые обещали прибыль, не завязанную на акции. И здесь Blackstone оказался в самом выгодном положении.

C 1990 Blackstone инвестировал скромные суммы через специально созданный Hedge Fund Solutions под руководством хеджингового менеджера Джулиана Робертсона. Портфель, в который были вложены средства партнеров Blackstone, к 1999 увеличился до более чем $1,3 млрд, и фондом стало интересоваться все больше людей. Поэтому Шварцман решил расширить бизнес, открыв фонд для клиентов компании и передав его под управление бывшему банкиру в сфере M&A Томильсону Хиллу.

«Альтернативы» стали самым популярных направлением для инвестиций даже среди крупных игроков, а потому деньги потекли рекой. Когда обрушилась финансовая пирамида Мэдоффа, инвесторы еще интенсивнее стали искать укрытия в крупнейших хеджинговых фондах. Хеджинговые операции Blackstone выросли с $26,9 млрд в 2007 до $68 млрд сегодня. Фонд выступал ключевым партнером в большинстве новых хеджинговых проектов, запускавшихся в течение последних нескольких лет, включая PDT Partners – количественный суперфонд Питера Мюллера.

Но ничто не укрепило позиции Blackstone на Уолл-стрит больше, чем финансовый кризис 2008 года. Одним из слабых мест инвесткомпании или хеджингового фонда является недостаточная стабильность в структуре капитала. Партнерства привлекают капитал и зарабатывают комиссию, а затем вынуждены продавать свои активы и ликвидировать фонды – обычно в пределах семи лет.

Итак, накануне финансового кризиса и обрушения фондового рынка Шварцман решил увеличить постоянный капитал Blackstone через первичное размещение акций. 21 июня 2007 Blackstone вышел на IPO, привлек $4,1 млрд при оценке компании в $33,6 млрд. Участвовать в сделке хотели многие, а Государственный фонд Китая инвестировал $3 млрд до размещения акций, отказавшись при этом от права голоса. Шварцман оставил себе 23% и продал акций на $493 млн, а Питерсон, который хотел выйти на пенсию, продал большую часть своей доли за $1,9 млрд.

«Я хотел иметь постоянный капитал, – говорит Шварцман. – Просто чувствовал, что вот-вот произойдет что-то плохое. Рынки были на пике, а я хотел быть готов к ядерной зиме». В течение двух лет котировки акций Blackstone с $31 за акцию в момент IPO скатились до $3,87. «Это был потоп, который был вызван не нами», – признается он.

C достаточным запасом средств Blackstone был не только готов переждать ненастье, но и оказался в удачном положении, когда регуляторы сфокусировали все свои усилия на составлявших конкуренцию компании инвестиционных банках, таких как Goldman Sachs. Настало время решительных действий, и Шварцман дал своей команде ясные указания: будьте умны, предприимчивы и, самое главное, не теряйте капитал.

Так в 2013 Шварцман купил у Credit Suisse бизнес Strategic Partners, занимающийся привлечением средств на покупку доли инвестора в существующих фондах прямых инвестиций. Крупному швейцарскому банку нужно было избавиться от этого актива, под управлением которого находилось порядка $9 млрд, из-за ужесточения законодательства. Blackstone сделал этот бизнес одной из точек роста и удвоил активы Strategic Partners до $19 млрд.

В том, что касается хеджинговых операций, Blackstone уже стал крупнейшим распределителем в мире. Но традиционным хеджинговым фондам сейчас приходится нелегко, и Шварцман и его команда опять ищут новые пути. Особо этого не афишируя, они создают под внутренним управлением хеджинговый бизнес под названием Senfina Advisors. Это сравнительно новое подразделение разместилось в квартале от офиса Blackstone. Senfina создана так, чтобы риски были под контролем, а менеджеры были сфокусированы на поиске удачных длинных и хороших позиций (а не на поиске денег). Для этого Blackstone ограничивает покупательную способность каждого менеджера суммой в $450 млн, централизованно хеджирует риски и поощряет более длинные и концентрированные позиции. На сегодняшний день у Senfina порядка $2 млрд активов и восемь менеджеров, в основном беженцев из таких фондов, как Ziff Brothers и Citadel LLC.

В конференц-зале, прилегающем к его офису на 44-м этаже штаб-квартиры Blackstone на Парк-авеню, откуда открывается вид на Сентрал-парк, Шварцман, одетый в свой обычный костюм в полоску и белую рубашку, находит минутку, чтобы выпить чашечку эспрессо. Его энергия неисчерпаема. Ему 69, но спит он только пять часов в сутки, проводит встречи с новыми клиентами, совещания с действующими инвесторами и консультируется с иностранными сановниками и главами государств. Никогда не пропускает рабочие встречи Blackstone по понедельникам, где главы подразделений отчитываются о работе. Для Шварцмана и остальных топ-менеджеров разработали специальное приложение, позволяющее видеть сделки компании в режиме реального времени на iPad.

Его 70-й день рождения уже близко, но Шварцман утверждает, что не собирается отходить от дел. «Не стоит ждать от меня выхода на пенсию. Это не мое», – говорит он, но быстро добавляет: – Наш бизнес не построен вокруг одного человека». Имеется в виду впечатляющая команда топ-менеджеров Blackstone. В 2002 Шварцман назначил операционным директором Гамильтона Тони Джеймса, который до того был ведущим банкиром в Donaldson, Lufkin&Jenrette. Эксперт по недвижимости Джонатан Грей пришел в команду из Пенсильванского университета в 1992, а сейчас его направление генерирует 60% прибыли Blackstone.

Грея готовят в преемники Шварцмана. Он входит в совет директоров компании вместе с Шварцманом, Джеймсом и руководителем хеджингового фонда Томом Хиллом. Беннет Гудман, сооснователь кредитного GSO Capital, получил в прошлом году место в совете вместе с программой поощрения в размере $200 млн.
«Думаю, что Стив будет председателем до своего последнего дня», – говорит Лоуренс Тоси, занимавший пост финансового директора Blackstone с 2008, до того как в 2015 уйти в Airbnb.

Практически по всем показателям бизнес процветает. За последние 12 месяцев Blackstone привлек $80 млрд в свои фонды, многократно опередив конкурентов вроде KKR, Carlyle Group и Apollo. Еще более впечатляет тот факт, что программа аналитиков Blackstone стала самым желанным местом работы для выпускников элитных учебных заведений. В 2015 на 84 вакансии претендовали 15 тыс. кандидатов из всех университетов Лиги плюща. Процент зачисления – 0,6% в сравнении с 4% для программы аналитиков в Goldman Sachs.

Если в списке впечатляющих успехов Шварцмана и есть какое-­то слабое место, то это, скорее всего, котировки акций Blackstone. Хотя они отыграли 63% от своего падения за последние три года, по-прежнему торгуются ниже, чем их цена при IPO, и продаются со значительным дисконтом по сравнению с акциями других компаний по управлению активами.

Публичные держатели не любят, когда прибыль невозможно прогнозировать, а доходы Blackstone напрямую завязаны на время продажи активов и переоценку на основании текущих цен. С 1 апреля 2015 по
31 марта 2016 Blackstone получил $899 млн чистого дохода, что на 83 % ниже, чем $5,2 млрд, заработанные годом ранее. В первом квартале Blackstone снизил свои доходные активы на $1,6 млрд в связи с резкими колебаниями на международных рынках недвижимости и кредитных инструментов, зависящих от цен на нефть и действий центральных банков. Но стоимость всех активов под управлением компании все же выросла на $382 млн.

Следуя примеру проповедников принципа «покупай и держи» Уоррена Баффета и Джека Богла, Шварцман занялся поиском нового решения для проблемы непредсказуемости прибыли и недавно открыл фонды со стратегией «базовая плюс». Фактически это открытые инвестиционные фонды, где левередж меньше, холды длиннее, а доходность ниже. Эти фонды в основном инвестируют в активы, которые не могут быть быстро реализованы.

Стратегия «базовая плюс» – это отличный способ для Blackstone удовлетворить активный и растущий спрос клиентов на «безопасные инвестиции». В отличие от традиционных оппортунистических фондов здесь предусмотрены комиссии в размере от 1 до 10%, а также нет ожиданий, что Blackstone будет продавать активы. Возьмем, к примеру, покупку компанией в 2015 нью-йоркского жилого квартала Stuyvesant Town за $5,3 млрд. Stuy Тown – это построенный 68 лет тому назад комплекс из 110 жилых зданий к северу от манхэттенского района Ист-Вилладж. Он будет приносить доходы от аренды по рыночной цене еще долгие годы. Стратегия «базовая плюс» в отношении рынка недвижимости только в первом квартале 2016 позволила получить 4,4% прибыли, а активов в фонде уже $12 млрд.

Это финансовое нововведение, по замыслу Шварцмана, за следующие 10 лет может достичь $100 млрд, сгладит нестабильность доходов и наконец позволит ему занять подобающее место среди сильнейших финансистов мира.

«Традиционные фонды, управляющие средствами инвесторов с учетом большой просадки, это постоянные забеги на короткие дистанции: привлечь средства, инвестировать, продать, вернуть активы», – говорит президент Blackstone миллиардер Тони Джеймс. – А сила нашего бизнеса в том, что мы можем держать эти активы вечно».